Росіянин «Одіссей»: “В Україні повстав колективний Спартак, а ми прийшли воювати за Україну, щоб боротися з режимом в Росії”

“Уже после боя мы выяснили, что именно подбили тогда. Оказалось, что вражеская колонна – это танки, которые съехали с трассы. Один вышел из строя, подорвавшись на наших минах, которые мы щедро раскидывали в районе Безыменного. Тогда они начали обходить нас по зеленке с пехотой”, – докладно розповів кореспонденту Цензор.НЕТ російський доброволець про події на Маріупольському напрямку наприкінці серпня 2014 року

Там было 3 машины: 2 УРАЛа с людьми и один с топливом. В зеленке мы сожгли УРАЛ с пехотой, с топливным заправщиком и еще один, который они бросили, тоже был подбит. Позже на “ополченческих ” форумах мы прочли, что погибло 28 человек – местные и сербы.

Год назад, в июле, я приехал из России. И через неделю уже был в Урзуфе на базе батальона “Азов”. Почему я здесь, говорить можно долго, но если коротко, то у меня обостренное чувство справедливости: мои предки пострадали от большевиков по разным линиям. Одни были кулаками, другие – аристократами. Кто-то из них даже воевал против режима. Поэтому взаимоотношения с совком у меня очень непростые.

Мою страну почти сто лет назад захватили враги и сегодня нынешний строй и режим – полностью необольшевистские. Когда начался Майдан, я не смог поехать, потому что был за границей, но я поддерживал это движение. Получал информацию от своих друзей-украинцев и адекватных друзей-россиян. Смотрел стримы с Майдана.

Я прекрасно понимал, кто такой наш президент, что он уничтожает своих людей ради политического пиара, как было со второй победоносной чеченской войной, которую он развязал, взорвав дома своих граждан. Он абсолютно узурпировал власть. И пока что в России нет реальной возможности бороться с этим: ты или под колпаком у ФСБ, или сидишь в тюрьме. Я пробыл за границей всю зиму. Но если уехал я из страны, где политические репрессии, где нет свободы слова, есть цензура, слежка, то вернулся в страну, где тотальный и полный п#здец.

Я летел украинскими авиалиниями и когда вышел из самолета, увидел, как 2 ряда электронных ворот шмонает ОМОН, а собаки обнюхивают на транспортере вещи. Три часа мы не могли выйти из аэропорта, и я в шутку подошел к милиционеру и спросил, что случилось, а он мне: “Как это ты не знаешь? Террористическая угроза – “Правый Сектор””.

С того момента каждый день все шло по накатанной – этот маховик раскручивался, и в глазах людей был страх и безумие. Я уже тогда был готов ехать в Украину, но у меня семья, и о них нужно было заботиться. Окончательно я принял решение, когда мои знакомые по военно-патриотическому клубу и действующие контрактники вооруженных сил уехали в Донецк.

То есть это не просто ватники, которые поддались пропаганде, а это военные, которые с июня изображали на востоке Украины ополченцев. Я понял, что это прямое вторжение. Собрался и уехал в Киев. Родным сказал, что еще вернусь, но знал, что уже не вернусь, по крайней мере, в ту страну, в которую я прилетел на самолете.

У меня были знакомые в “ПС”. Я приехал, пообщался с ними, но мне не очень понравилось, и я пошел в “Азов”. На тот момент там уже были граждане России, а еще “Азов” воевал официально, что было важно для меня.

Я пришел в мобилизационный центр, где была своя служба безопасности, которая меня проверила, помимо СБУ. Но прошло это все достаточно быстро: помариновали неделю и я попал в разведвзвод, под командование одного русского с белорусским паспортом. Хотя, разведчик в нашем случае, – звучит очень громко.

Побывав после первой настоящей ночной разведки в Иловайске за красной линией, я понял, что такое разведка и что этому, во-первых, люди долго учатся и, во-вторых, надо иметь яйца – это очень серьезно. Потому что сходить туда и обратно – это одно дело, а другое – сходить и выполнить какие-то поставленные задачи и вернуться живым, без потерь.

Поэтому, если профессиональные войсковые разведчики работают головой, то мы работали сердцем, на интуиции своей и командиров, наверное, поэтому нас всех не перебили. Но помимо разведки, мы выполняли массу других функций: конвой, штурмовые и спасательные операции. У меня есть ощущение, что я, как в компьютерной игре, побывал на всех возможных позициях.

Первая моя яркая операция – это штурм Марьинки в прошлом году. Тогда наша группа выполняла функцию штурмовой, то есть мы заходили первыми. Отрабатывали целый день, и единственные потери у нас были из-за того, что парни подорвались на фугасе. Один из них был из Москвы с позывным Балаган – это первый погибший в “Азове”.

У ополченцев тогда не было толкового вооружения, а тем, что было, они не умели пользоваться. Поэтому хаотичные обстрелы, без нормальной наводки были и вначале Иловайска. Наша колонна вышла оттуда, когда еще не было оперативного окружения. Командиры “Азова”, вместе с командирами “Шахтерска” приняли решение выходить, когда поняли, что может возникнуть котел.

Они уговаривали командиров других добровольческих батальонов уходить, но не уговорили. Мое мнение, что стратегически не было необходимости брать этот город. После того, как я сходил в разведку ночью за Иловайск, понял, что можно было просто обрезать Иловайск через Покровку и взять еще 2 дороги.

В районе 23-24-го числа, выйдя из-под Иловайска, мы вернулись на нашу базу; и буквально сразу начались ночные обстрелы в районе Мариуполя и нападения на блокопосты. Нашей задачей было искать диверсантов, а потом мы получили информацию, что есть вторжение в Новоазовск: там разнесли блокпост пограничников.

Когда мы туда ехали, встречали по дороге военных с безумными глазами, которые возвращались и рассказывали нам про 200 единиц вражеской техники, то есть огромные силы противника. Но первое, что мы увидели на повороте в село Безыменное – это группу одесских пограничников, которые с одним пулеметом, несколькими РПК и парой гранатометов устраивали засаду на бронеколонну. Они стояли за рекой Грузский Еланчик. А по реке уже шли обстрелы. Эти ребята – настоящие сыны своей Родины.

Они очень круто воевали, при том, что были одеты, как бомжи: вместо тактических очков у них были, например, строительные, для резки металла; не было формы, кто-то вообще был обут в туфли. Начиная с первого дня вторжения, то есть с 24 августа и по 5 сентября, они откалывали удивительные номера по обороне на новоазовском направлении: вывели из строя один танк противника и еще один сожгли.

При этом остались незаслуженно обижены Родиной, потому что их командир, после отступления, сказал им, что они сцыкуны. А на самом деле – это очень смелые люди. И если в Украине существуют герои на этой войне, то это ребята как раз одни из этих героев. Действовали они очень дерзко, нагло и, относятся к числу тех защитников, благодаря которым сейчас Мариуполь – украинская территория.

Вместе с нами в тот сектор вышел разведвзвод “Днепра-1″, который тоже, выйдя из Иловайска, сходу врубился в эту тему. Мы присоединились к одесским пограничникам и в общей сложности на месте нас оказалось чуть больше роты. Собрав в кучу общую информацию относительно сил противника, оказалось, что у них было 2 САУ, 2 БМП, 5-6 танков и всякие УРАЛы БТРы, то есть в районе 20 единиц техники, но никак не 200, и не 400. А паника среди наших военных возникла, потому что единственный танк, который был поблизости – стоял в Бердянске на холме и больше танков не было.

Все дружно мы решили, что ополченцы пойдут в Новоазовск, а там никого из военных не было. Предположили, что они должны пойти через мост, над рекой Еланчик. В итоге наш командир Боцман придумал заминировать газель на этом мосту. Мы поставили ее боком, накидали за нею мины и установили растяжку. Вскоре “Днепр-1″, оставшийся там в “секрете”, сообщил, что подорвалась какая-то вражеская машина.

Мы вместе с Вячеславом Галвой, по прозвищу Кузьмич, лазили под мост, хотели его заминировать, но он сказал, что процесс это долгий, и мы просто не успеем, потому заминировали чуть дальше. После взрыва танка противники несколько дней высылали на то место дозоры. А мы заехали в Новоазовск двумя разведгруппами “Азова”.

В городе было чисто. Местные рассказали, что проезжала техника, что-то бабахало, но теперь тихо. Оказалось, что сепаратисты вышли и закрепились в селе Маркино, которое находится за Новоазовском. Кто-то из наших командиров предлагал вывести из мариупольского аэропорта ВСУ и закрепиться в этом направлении. Но им сказали, что сил нет, потому что у врага кругом стоят лютые полчища. Поэтому мы покрутились и выехали из Новоазовска, не имея поддержки артиллерии.

А на Безыменном пограничники организовали линию обороны всего-навсего с двумя БРДМами, то есть опять-таки можно сказать, что в лаптях, против брони. Я поражен их смелости, ведь они понимали, что им хана, но хотели остановить противника здесь и сейчас. Они ходили в тыл противника, устраивали налеты, кое-где постреливали, создавая видимость, что нас здесь много.

Таким образом, на участке Новоазовск, Безыменное, Саханка своими отчаянными действиями мы все вместе понемногу тормозили вторжение противника. А те действовали очень осторожно и почему-то, не спеша. Наш командир вместе с инструкторами, руководством, увидели территорию очень выгодную для обороны со стороны Новоазовска, на которой стоял Маяк.

Этот холм находился за деревней Широкино и выходил полумесяцем в море. Там расположился наш “Азов” и пограничники, а “Днепр-1″ к тому времени выполнил свою функцию и оттуда вышел. Днепровцы – отчаянные и горячие ребята, которые тоже сыграли в удержании противника на том отрезке немалую роль.

Для того, чтоб мы могли окопаться на Маяке, тогдашний губернатор Мариуполя Тарута дал технику и очень прочные стальные плиты. Приехали рабочие с местного завода и начали делать очень крутые блиндажи, они до сих пор там стоят. Они действительно оказались патриотически настроенными людьми и работали даже тогда, когда начался обстрел. Вообще ополчение мы удерживали только каким-то своим общим безумием, иначе это не назовешь.

4 сентября оборона позиций состояла из нашего разведвзвода – это 30 человек, группы Андрея Билецкого – это где-то еще 15 человек и 15 одесских пограничников. Еще был взвод группы Корчинского под командованием Атиллы – это очень классные парни, которые рубились до последнего и взяли себе самые тяжелые полуукрепленные окопы. А когда начался мощный обстрел, не хотели отступать.

В руководстве обороной принимали участие Андрей Белецкий и Игорь Княжанский, позывной Душман, – сейчас он командир бронетанкового батальона в “Азове”. А непосредственное оперативное командование осуществлял наш командир Сергей Коротких, позывной Боцман.

Из Мариупольского аэропорта нам передали минометный расчет, ПТУР, который сразу сгорел от прямого попадания, БТР-3, без приборов ночного виденья и без ПТУРов, с пушкой 30 мм, и ЗУ с экипажем, которые оказались кинологами. Они сбежали, а их командир сказал, что ему стыдно за своих, но он останется с нами. Показал нашим ребятам, Штриху и Вите, как пользоваться ЗУшкой – провел в посадках краткий курс.

Мы привезли из аэропорта много мин, хотя никто толком не умел минировать, но Кузьмич научил нас буквально за сутки различным способам минирования, и мы были с ним на его последнем боевом выходе, во время которого он погиб. Относительно его гибели, я считаю, что Украина потеряла величайшего специалиста. Еще у нас был Утес и АГС, который мы не использовали, потому что не было цели. У Атиллы был БРДМ, в который позже тоже попала мина.

4 сентября я дежурил на колокольне, над церковью. Это была одна из передовых наблюдательных позиций, и увидел, как по деревне Широкино прокатились снаряды по 5-6 штук сразу. После Иловайска, где сепары стреляли куда попало, здесь чувствовалась школа, и было видно, что стреляли военные. То есть они четко покрывали 50-100 квадратных метров. После 3-го залпа мы приняли решение переместиться в окопы.

Когда определили, откуда идет стрельба, в бой включился миномет. Но после 3-го выстрела он заклинил, поэтому мы оказались без миномета. Но противники испугались, не ожидали, что у нас есть чем крыть. По звуку было слышно, что они начали переставлять технику – на какой-то момент возникло затишье.

А потом опять пошла жара – утюжили сильно. По ощущениям – это был самый жесткий обстрел, под который я попадал. Когда я посмотрел на позиции своих товарищей, которые сидели в бункерах – их не было видно из-за столба пыли, я решил, что им хана. Но, когда сделали перекличку, оказалось, что есть раненые, но все целы.

Затем противники начали обходить нас танками по флангу, через Саханку – и потом по кругу. Боцман сказал, что откуда-то нас корректируют и стреляют с другой стороны и дал приказ стрелять короткими из ЗУшки во второй ряд зеленки. Когда ребята начали лупить, я смотрел в бинокль. Откорректировал, потому что поначалу снаряды пошли немного вниз. Но потом парни закрепили стволы и начали четко стрелять в зеленку. После того, как оттуда пошел дым, было ясно, что что-то подбили, и Боцман сказал, что надо отрабатывать теперь по сторонам. Включился “Утес”, а ЗУшка отстреляла весь боекмоплект, после чего снова пошел дым.

Уже после боя мы выяснили, что именно подбили тогда. Оказалось, что вражеская колонна – это танки, которые съехали с трассы. Один вышел из строя подорвавшись на наших минах, которые мы щедро раскидывали в районе Безымянного. Тогда они начали обходить нас по зеленке с пехотой. Там было 3 машины: 2 УРАЛа с людьми и один с топливом. Мы попали во все эти машины. Позже на “ополченческих” форумах мы нашли информацию, что погибло 28 человек – почти все местные плюс сербские добровольцы.

На этом их наступление остановилось, то есть техника больше не продвигалась, но они начали нас плотно утюжить. Нам позвонили из “сектора М”, сказали, что скоро приедут “грады” в подмогу. Меня сняли с передовой позиции и отправили в штаб, который был в школьной столовой. Я вылез на крышу, откуда должен был корректировать огонь артиллерии.

40 минут я бегал по ней, уворачиваясь от осколков снарядов. Это чем-то напоминало игру в теннис, только от мячика надо было прятаться, а не ловить. Был момент, когда я почувствовал леденящий ужас, увидев со своей позиции во что превратился парк, где мы стояли. Там все было перепахано, деревья переломаны, а от БРДМа ничего не осталось. Вообще, пока я находился на крыше, мне пришлось перешагнуть через себя и принять, что либо я здесь умру, либо нет, но от меня сейчас ничего не зависит.

Потом мы начали снимать с крыши наше наблюдательное оборудование – я спускал гранатометы. Минут 40 мы ждали обещанную артиллерию, но ее не было. А противники перевели огонь с Маяка на другую часть дороги, туда, где находилась группа Атиллы и взвод второй сотни “Азова”.

Когда Боцман дал команду на эвакуацию, по нам опять пошел вражеский огонь, видимо они слушали нашу рацию. Я сел в “Ниву” и вел ее, как Бог, несмотря на то, что имел опыт вождения только с автоматом, а не с механикой. Выходили все под обстрелом и выехали каким-то чудом.

Парни на БТР-З – молодцы, они вернулись на свои позиции, чтоб забрать раненых. А когда выяснилось, что мы там тоже оставили 5-6 человек – вернулись и мы. Боцман развернул свою “Тундру”, а мы с Душманом “Ниву” – и поехали забирать ребят. И когда, собравшись на 14-ом блокпосту, всех начали грузить в скорую и делать перекличку, оказалось, что все целы.

ЗУшку мы заминировали и взорвали, потому что не могли ее вытащить оттуда. Вообще мы пытались забрать всю технику, чтоб ничего не осталось врагам, но не на чем было ее увозить. Миномет тоже взорвали – это 600 кг веса, еще и с миной внутри. Потеряли, конечно, много машин, много волонтерских джипов, но зато вытащили всех людей.

Минометчики благодарили, что мы их не бросили, а их командир позвонил и первым делом спросил, где миномет. Этих ребят чуть ли не под трибунал хотели отправлять, но вмешались наши руководители и сказали: “Вы че, охренели? Вы были там, знаете, что там творилось?” А машину с боеприпасами удалось вывезти одному бойцу, родом из Крыма.

Как итог, если бы мы остались в Иловайске, то вражеские планы по вторжению в мариупольском направлении могли бы свершиться. То есть мы на какое-то время задержали наступление противника. И даже если бы нам это не удалось, и нас бы всех перебили, их бы все равно задержали наши вначале Мариуполя. Там стоял резерв.

Мы сыграли свою роль, а на следующий день, 5 сентября, ВСУ дали им бой в районе Широкино и Коминтерново. Из 14 танков ВСУ потеряли 9. Я не участвовал в этом бою. Но то, что в целом происходило там в эти дни, можно назвать преимуществом духа над техникой. Ржавая украинская армия смогла противостоять россиянам, которые имели значительное преимущество в вооружении и тактике.

До конца декабря я участвовал периодически в боестолкновениях, а потом занялся работой в тылу. Затем уехал в Киев и начал решать вопросы с гражданством. И, учитывая, что это долгая процедура, сейчас периодически мы ездим на восток. Я передаю свой опыт, полученный на войне, новеньким. Мне, конечно, очень далеко до Кузьмича, но для людей, которые не держали никогда в руках оружие, мне есть, что рассказать. Потому что я, как человек из военной семьи, понимаю, что нынешние уставы совершенно не пригодны.

Я думаю, что раз уж остался жив, значит моя миссия здесь не закончена. А основная моя цель – Россия. Я сомневаюсь, что мне дадут украинское гражданство и думаю, что нас по-тихому попытаются выдать в Россию и Белоруссию. Просто есть силы, которые в нас совершенно не заинтересованы. Но президент публично обещал, что даст нам гражданство – посмотрим.

Для украинских патриотов – украинское государство – это их цель деятельности. А для нас, для русских, – это ступень к цели. Наши цели стоят дальше, потому что украинская державность и становление государства, экономический успех и все остальное – это начало конца режима в России.

И вообще я воспринимаю эту войну не как войну России и Украины, а войну цивилизаций. Это война “совков” и людей, которые выбрали, я не скажу, что европейский путь, потому что европейский путь – это принимать у себя кучу эмигрантов и беженцев, но путь развития и свободы.

Я считаю, что в Украине восстал коллективный Спартак, как в Римской империи. И мы тоже, как рабы, которые не потеряли чувство собственного достоинства и какой-то разум, сбросили с себя ошейники и пришли сюда, чтоб бороться с режимом там. Как говорил наш командир: “Мы воюем с путинским телевизором”. А лично я сражаюсь для того, чтоб выдернуть русских людей из этой совковой матрицы. И буду сражаться с ними, пока они будут эту матрицу защищать.

Было бы неплохо, если бы политика в отношении русских и белорусских добровольцев изменилась, потому что мы заинтересованы и идеологически мотивированы тем, чтоб в Украину не было вторжений. Мы понимаем, что даже если сейчас Украина опять обретет свою территориальную целостность, даже вместе с Крымом, то этот “спрут”, который на нее напал, просто отползет зализывать раны. Пока в России есть верхушка, которая разжигает имперский шовинизм у россиян – вот этот жуткий совок, Украина никогда не будет жить в безопасности, значит, не будем жить в безопасности и мы – подлинные оппозиционеры нынешней российской власти.

Текст и фото: Вика Ясинская, «Цензор.НЕТ»